DaDaKo |
[ динозавры ] [ изыски тёти Ани ]
БЕЛЫЕ ПТИЦЫ
Лебедь
Лебедь-прелесть птица радости
Веер-лодка ветер-лилия
Чудо-факел кружевной
Диво плавает живое
На груди одной красавицы
Красотки травоокой
С лентой тины в волосах
Проплывает в камышах
Будто парус - император
Вдоль кувшинок конь крылатый
То ли зверь то ли цветок
Или это лед нетающий
Или луч неулетающий
Может месяц оперенный
Задержался поцелуем
В луже влаги удивленной.
Альбатрос
Нету неба в море олова
Снеговой исчезнул ветер
Но смутен воздух и несветел
И волны серые из логова
Идут стадами словно волки
Альбатрос над морем олова
Нож удвоенной косы
Пронес в колосьях воздуха без блеска
Вдруг стал веретеном, нырнул без всплеска
И снова мутное строение пространства
Качаясь белая пересекает плоть
Да небо в день проклятый тот исчезло
Только лезвием двугласным
По воздуху носился альбатрос
Парил над морем вечно оловянным
И вновь нырял движеньем постоянным.
Аист
Раз над землей соломенного лета
Иероглиф бесцветного стекла
Возник по следу аистова лета
Казалось буква дивная рекла
Инейная с плиты голубоватой
Трилистник впаянный в поток летел крылатый
Поистине как будто в зеркала
Звездой проистекая угловатой
Из трещины невнятной синевы
И вдруг нежданно рядом показался
Плескался воздух, аист приближался
Собрал крыла, измял волну травы
И в воду встал. И тут я увидал
Чудесное: святые струи шеи
Вдруг слились в ком округлой головы
С зеницей смуглой странным оборотом
Клюв лучевидный вытянулся к зелени
Трезубец лапы виснул над болотом
Над сенью полосатых тростников
Там над руном согнувшихся ростков
Луч завершив тончайшей длинной голени
На стебле стройная багряном леденела
Пернатая сверкала пирамида
Как терем мраморный вершина ветряная.
Клён
Перед закатом в хладном небе клен
Был осенью мне некогда явлен
Чернея тонкий ствол стоял непрочный
Напротив солнца в стороне восточной
Был совершенным желтый цвет листа
На черных сучьях словно златом став
На каждой ветке повторившись дважды
Как украшенья жесткие, - и каждый
Из листьев, что слагал чертог златой,
Был обнесен столь явственной чертой
Что павшие напомнили их тени
Прообраз меланхолии осенней
На незадолго убранной земле
В проекциях живых запечатлев
Отдельность их и цвет не изменяя.
Я только видел - взор опять вздымая
Листвы чеканной неподвижный пар
Зубцами ограничив редкий шар
Обозначал собой сосуд с ветвями
Наполненный немногими листами,
А клен как истлевающий фиал
По одному их медленно ронял
И долго символы передо мной парили
Прохладных дней предсонной эйфории.
ТЕМНЫЕ ТВАРИ
Конь
Конь вороный
Конь крикнул ворон ворон
Конь ворон вран
Который ворон гомон
Исчезнувши исторг
Вой выи ввысь виясь
И вот он вновь возник явясь
И вновь возник увитый гривой диск
Главы его звенящий обелиск
Гремящей призмой череп венценосный
Несущий громкий ворон длинный лик
Ликуя вран сквозь мрак молниеносный
Холодного болотного огня
То хрип его то карканья коня.
Слон
Среди холмов телесен и двуглав
Уж зримый слон растит себя из трав
Как некий холм, который скрыт травою
Воздевши влажный клык над головою
Подъяв над головой костлявый клык
Среди холмов телесен и двулик.
Четыре человека ног его -
Шестнадцать штук копыт - державный обод,
Шестнадцать раковин - а держат одного
Четыре истукана у него,
Два идола подъемлют главный хобот
Из лба, из подо лба растущих рук
С дырою длинной вдоль до переносья
Где локоть сломленный как сук, как будто сук
Жрет жрет и жрет колосья и колосья.
Там шкуры бездыханные мехи
Смыкают веко над отдельным глазом
И колыхают хмурый балдахин
И труп нутра объемлют влажным мясом, -
Порода бренная, от ветхих чудищ вервь
Неимоверный вывернутый червь
Червь внутренний, огромный, непомерный
Стоит среди холмов покрытый скверной.
Змея
Змея полумертва. В ней гиблая вода.
В ней влаги труп, смердит струя гнилая
Ее обличье прочит холода
Как мутная слюда с нее сползая
Подобно льду немногих талых льдин
И образ обнажив еще один.
Так заново окрашен полугроб
Чтоб вспять текли невысохшие краски
С чела змеи и вдоль ее боков
Переживая в смерти смену маски
Вослед протекшей вымершей струи
Ройяя прошлый образ чешуи
Костяк расцветки явного покрова
Скелет резьбы лица ее сухого.
Струя воплощена. Но воплощенна в тварь
И столь вполне себя с себя свергает
Что линзу даже ока отвергает, -
Она же вновь вдвойне полумертва,
Полумертва, хоть силясь быть живой
Обличья сеть возденет своего.
Вновь влага зрит сквозь ока смутный вид
И вновь вдоль ней с хребтом многоквадратным
Ромб черепа и игрек ядовит
Язык поползновеньем многократным
Снует биясь как маятников миг, -
Как вот уж вновь поблекнет свежий блик
ЕВА
Выходит Ева с нежными глазами
Украшенная нежными цветами
Увешанная белыми цветами
Навстречу Ева с нежными очами
Идет, и два запретные плода
Ее груди нам видны иногда
Как будто возрожденные ночами -
Такая Ева - с длинными ногами
И даже - то, и даже - где она
Показывая снежными бедрами --
О где же, где она?
Полна ветвей и травами пьяна
Волна ветвей - о где она?
Кричало это множество мужей
Когда она несла красу свою им
Увидев это множество мужей
Крича: Адам! - неся свою красу им.
АДАМ
Адам неописуем.
РАДУГА
В последний звон дождей прозрачный и печальный
Невыносимый блеск первоначальный
На облака незримые ветрам
Упал развеянный и веянье венчальное
Явление на небе влажных трав
Среди прекрасных трав Взошло необычайное
По воздуху цветущая пером
Чтоб оку не было погибельно и бело
Обнажена фиалковым ребром
Витая синим зелень голубела
Как два ручья вливая в море хлад
Гонимый ими рядом реял выше
Проникновен кристаллом многих злат
Пространный рог и огненный и рыжий
Словно бы горн где жар звенит и где зола
А в нем струна была
А ветка что над ним была ала
А край был ал ее и так глубоко
Что лишь бледнел едва перетворяясь в воздух
Из разных лент слепящего узла
И этот выветренный образ возникая
Из блеска невозможного для ока
Медлительно над волнами стекая
Для блага ока тканная дуга
Сквозь пустоту желанная цветная
Стояла яркая рука
Стекая на окраинные льды
И камни гор окрашенные в дым
Я знаю птица знаю где скала твоя
Ты выросла цветок в том дальнем устьи
Там где высок - сквозь ветер купола
Тот город дорогой мечты моей и грусти
СЕМЬ РЕК
Покинув райские сады
С горы струится Нил воды
Не помня как забыл где сад
Бежит хмельной вина Ефрат
Молочный Тигр от белых гор
Тянется медленно как вор
А Иордан - густая медь
Плывет медовая лететь.
Нил, Иордан, Евфрат и Тигр.
- О только нет - не смрадный Тибр
Где нефть златая в трупах рыб
Блестит среди прибрежных глыб
А город - тучный словно горб.
И не соленой Геллы гроб -
Коровий брод из Понта в Понт
Хоть там как бы Софии зонт -
С подковой падшая глава.
И не кровавая Москва,
Воды багряная заря -
Невысоко над ней паря
Град-гроб где труп родит убийц
Мать семикратно всех блудниц
В рогах - наследница столиц
Звездой полынь над ней стоит
Звездой полынь над ней горя.
О не Москва, Боспор и Тибр...
Мне только жаль, молочный Тигр
Что не в медовый Иордан
Твоя блестящая струя
И чаша винная твоя,
Евфрат, - не пенит Иордан
И хладные твои уста
О Нил, - не знают Иордан.
О если б Ты, кто негде дан
Одним возвышенным реченьем
Вернул бы реки в Иордан
Внезапно обратив теченье
Чтоб пал поток неопален
В высоко тот летящий сад
Который в град преображен
Где Нил в Евфрат перетворен
И где волна твоя тверда.
О если б в небо Иордан.
ГАЛИЛЕЯ (песня)
Пою на флейте галилейской лютни
Про озеро похожее на скрипку
И в струнах голос друга или рыбы
Да озеро похожее на птицу
О озеро похожее на цитру
Над небесами где летает небо
Там голубая рыба или птица -
На берегах мой друг доныне не был
Поет ли ветер - это Галилея
Ты слышишь голос - это Галилея
Узнаешь голос друга - Галилея
Привет поющей рыбы - Галилея
На дудке филистимских фортепьяно
На бубне голубого барабана
Пою в огне органа Ханаана
Под пьяный гонг баяна Иордана
Молчи - то аллилуйя Галилеи
Ты слышишь - Галилеи аллилуйя
О лилии белее - Галилея
О пламени алее аллилуйя
О небо - галилейская кифара
О колокол воды как пламень звонкий
Поет мне рыба голубого дара
Да арфа птицы вторит в перьях тонких:
О лилии белее - Галилея Любви моей алее аллилуйя
РАЙ (песня)
(музыка Франческа ди Милана)
Над небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И с яркою стеной
А в городе том сад
Все травы да цветы
Гуляют там животные
Невиданной красы
Одно как рыжий огнегривый лев
Другое - вол, преисполненный очей
Третье - золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый
А в небе голубом
Горит одна звезда
Она твоя о Ангел мой
Она всегда твоя
Кто любит тот любим
Кто светел тот и свят
Пускай ведёт звезда тебя
Дорогой в дивный сад
Тебя там встретит огнегривый лев
И синий вол преисполненный очей
С ними золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый.
Как странно слушать ветра недозвон
И крики филина из шепота разлуки
И гнущегося стебля будто стон
Из шелеста немых прощаний руки
И плач невыразимо - за стеной,
и ночь пустую коротать одной.
* * *
Одинокое молчанье наше
Обоюдного касанья тоньше.
* * *
И по залам пророческих слов потемнелых
Колокольчиком череп бежит очумелый.
"ЗИМГРИВИ"
Леониду Аронзону
Здесь кроме тишины кого-то нет;
Кого-то нет, осталось удивленье;
Струится дождь, как тихий, тонкий свет,
Намокший лист - зеленое затменье,
Намокший лист - намек освобожденья,
Разрыв, теперь мы людям не чета,
Теперь мы чуть - от ветра отклоненье,
Хоть ветра нет, есть чистота листа.
Здесь кроме тишины поэта нет;
Намокших листьев удивленье,
Струится дождь так тихо, словно свет,
Как таинство его освобожденья.
Он понял: здесь не нужен парабеллум;
Ни мрака на душе, ни даже легкой грусти,
А счастье здесь не стоит даже птичьего хвоста -
В такт тишине растаять -
Мокнет красота,
И капли тяжелы, как свежесть жутко-белая,
И капли тяжелы, как свежесть -
Шутка белая, не помню:
Осень ли, весна с дождя слетела;
Запомним путь слетевшего листа.
* * *
В мире нет сильней мучений,
Чем искать им выражений.
В мире нет страшней страданий,
Чем слова для них найти.
Мои хрупкие пути
Затерялись где-то.
Почему моя тоска
Уже кем-то названа!?
Почему моя душа
В чьих то строчках, как в тенетах?
Я не знал в себе поэта.
Если б знали мы пути,
Было б некуда идти.
* * *
Ветер стих, растворилось окно,
Кромка ночи в излучинах гор чуть заметна;
Даже черти не скажут - как мне черно,
Ведь тоска у чертей одноцветна.
* * *
Кто из нас терпением сильней,
Глубины страдания мудрей?
Мы долгие наброски душ в реке -
Далеком сердце расстояний,
Чье русло суше - то целительно в изнаньи,
Но в страстном поединке ожиданий
Иссохшая душа нежней.
ЭЛЕГИЯ №0
Дни мои, что комья смеха
У играющих в снежки;
Снег, в зубах звенящих - эхо
Треснувшей в гробу доски.
Словно съежившийся скряга
С нищего сканючил грош;
Словно в слезную бумагу
С кляксой завернулась вошь.
Путь мой - словно путник в пасти
Радости чужой - поник.
Страх в ней клеит - будто части
Счастья, ставшего в тупик.
ЭЛЕГИЯ
Когда я окунулся в мрак
Всплывать соборами фантазий
Предчувствую летящий взмах -
Ладонь с гвоздем пробитой казни;
Предвижу вилы слепоты,
Страданий беспросветный хаос,
Недоразвившейся мечты -
Обрубленную одичалость.
Но в рай опять всплывать боюсь:
Пусть будет там светло, как было,
Пусть мысль безумную мою
Увековечит удавило;
Упрячет в беззеркальный мрак;
В глубинах голуби фантазий
Распяли Спаса на крылах,
А небо - замогильный Лазарь,
Ночными кронами объят
С лохмотьями летящих стонов,
В них кляксой кожи - глаз вороны,
Цветком ежа огонь в нем сжат.
Крестом окаменело солнце -
Земли пробитая ладонь...
* * *
Ночь пришла. Углится мгла.
Пасть крыла меня взяла.
Тень легла на край стола -
Трель на краешке росла.
За окном - на ели -
Выросла игла.
СЮРДАЛЬ №3
Я в ночь пойду, как тысяча свечей.
Я в сон пойду с лучинами лучей.
Идет мой белый человек
На черный глаз, на черный бас;
Угас несчастный человек -
Остался черный глаз.
Из чаши выпала луна,
Как желтый бутерброд,
Сидит на нем любовь-красна,
Крысиный хвост грызет.
* * *
Тяжко в любви одному.
Вдвоем разве легче?
Руки невыплывших мук
В омуте сердца храню -
Солнцем не ставшие свечи.
* * *
В темном углу под лестницей
Чуть светится капля плесени.
Тишина.
Балка обрушится,
Если чуть прислушаться.
* * *
Туман относит ветер от реки.
Не лучше ли: как ветер от тумана
относит реку... - так мы далеки
от берегов своих - и странно
нам возвратиться в прошлое сейчас,
когда мы возвратились - у причала
я перевоплощаюсь в толмача:
свою любовь перевожу сначала -
туда, где только тени тростника
качает вод тяжелое струенье,
где, как слова чужого языка,
разучиваются прикосновенья.
...Тот берег ближе - этот вдалеке,
и лодочкой отпущенной теченью -
рукою - прикасаешься к реке,
даря благословенье и прощенье
за то, что больше не вернуться нам,
и мы - уже из будущего - верим,
что скрежет дна по каменным волнам
нам означает - ближе - этот берег.
Ленинград, 1976
* * *
Ложится первый снег на площади,
Как целомудренные простыни.
Как долго нету жениха!
Как будто милосердье мыслимо,
и флаги белые повисли, но -
в предместья не вошли войска.
Ложится снег как предназначено
на то, что жизнь писала начерно -
листом - поверх черновика.
На то, чего бы лучше не было.
И разве перепишет набело
какая легкая рука?
Ленинград, 1975
* * *
ТЫСЯЧА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЫЙ ГОД
Ангелов сокрытолицых усталые кони влекли -
там -
за веками у горизонта - его ресницы разъяв,
выкатывался Аллаха тигриный лик,
и гладила шкуру пустыни рука в перстнях.
День обокрал менялу,
за угол ночи свернул,
алой подкладкой плеща -
вот его след простыл...
Степенная пара грегорианских минут,
оборотясь к пустыне, свою бормочет латынь.
Мрак на тусклые угли наступит,
дурак хромой,
чертыхнется,
чтоб оступиться опять.
Долго еще Иерусалим будет раскачиваться над тьмой
на каменных неизносимых цепях.
Итак,
мы сидим вкруг стола.
Нам еще далеко до утра.
Помаленьку в кости идет игра.
Стекают потоки звезд по нашим щекам,
а позади луны
восходит лицо Лилит, еврея безумной жены,
восходит и разевается черный рот и произносит:
"Тысяча девяносто девятый год."
.все-таки жизнь длинна, лемуры мои, и так длинна,
что к середине ее забываешь и речь о ком; повествованье, кажется, о других
и важных вещах, как-то: голод, любовь, война...
Пауза, как ребенок слуги,
стоит за дверным косяком.
Да вы ведь уже наблюдали танец
Лилит при воосияньи этой самой луны,
только сады были занесены, и на Иудейские Холмы снега легли.
...она танцевала в белом пустом саду
в тысяча девяносто девятом году.
Вы
ведь уже лежали,
уставясь в свод,
и чтица сновидений ваших расхаживала у головы
и оправленным в серебро коготком -
вот так вот -
пробовала:
а не живы ли вы...
Вы
видели танец Лилит!
Ваши губы в меду! в тысяча девяносто девятом году.
"Но все поправимо, - сказал крестоносец пока сияет луна".
И взял Иерусалим, и бросил как кости - и со стола
они покатились - что-то вроде числа
(Нам всегда выпадает что-то вроде числа)
( Лилит, безумная дура, числа с костей прочла)
...и танцевала еврея жена Лилит,
ибо была безумна она.
В сопровождение били лишь
барабаны вина,
Да датская флейта подсвистывала у Яффских Ворот
В тысяча девяносто девятом году в городе Иерусалиме
Кресты,
пришитые к его плечам, приподымались, когда он смотрел на
то, как плясяла, власа свои волоча,
Лилит
пьяна,
и даже лицом дурна.
Выходил из-за плеча крестоносца слуга его час,
всем подливал вина.
...бьют барабаны вина музыку свою.
Разевается черный рот.
Ах, лемуры мои, пока барабаны бьют
мы повторим урок:
Снова кости свои раскинет крестоносец на т урнире или в бою
и я - когда тому станет срок.
Но, как говорил он: "Все поправимо, пока сияет луна".
Я бы добавил - пока еще жизнь длинна,
пока на Иудейские Холмы снега не легли.
Час подносит вина, и нам танцует
Лилит.
3.
Сядь, посиди со мной, налей мне вина -почти
несладкое это вино, и выпей сама немного вина и прочти:
"В белой халдее моей темь, и в черной халдее тьма".
Все я забыл, что хотел, и знаешь, моя любовь -
и что хотел бы - забыл вместе с тем - вот и пишу о чем:
"В белой халдее моей тьма, и в черной халдее ночь" -
читаешь ты через мое плечо.
''Посиди со мной. А время спустя...
Ах, кто же знает, что будет с нами потом?
Но нельзя искушать судьбу - мы у нее в гостях -
всё дело в том.
И в том, что судьба-химера, - нехороша собою она.
И в том, что я знаю меру лишь по части вина -
и налей, хозяйка. В халдеях моих темь.
И шахматные фигурки пошли по полям не тем.
Ты сидишь рядом со мною лицом к луне. Говоришь: "Время",
я соглашаюсь: "Да".
А тем временем по халдеям евреи идут года.
А дальше - века - евреи идут по моей стране.
А за ними диколицых тысячелетий орда.
Облик несут, как родовой тотем.
Ты говоришь: "Время", я соглашаюсь: "Да,
да, шахматные фигурки, да, по полям не тем".
Ты сидишь рядом со мной, но лицом к
луне, а я сочиняю письмо, и кажется мне,
Ангел Смерти Малах га-Мавет получит
письмо, а о чем, ты прочитаешь через мое плечо.
"Пора подумать о смерти, - вот и думаю со вчера,
Думаю.что пора, мой Ангел, пора.
И та, что сидит рядом со мной, но лицом
к луне -не возражает мне.
Пора подумать о смерти, о ней самой. ,
Где вы крылами машете, ждете, небось,
письма. В халдеях моих тьма, Ангел мой,
В халдеях моих темь и тьма.
А смерти боюсь, мой Ангел, боюсь,
но еще молодец, и хозяйка со мной проста,
Ax, крылья ваши шумят и по небу бьют.
И темнота, откуда летят облака бесшумно давить холмы.
И не слушают слов моих гости в дому моем.
Или не понимают меня - и тогда где это мы?
И что будет с нами потом?"
А надо бежать, так надо ль решать - куда?
Куда евреи прошли, и никто не пришел
назад. Даже если вернусь - я не узнаю свой сад
в городе, в который я не вернусь никогда.
"Моше Рабейну, - скажу я, - Моше Рабейну, а нам не пора ли домой?"
Но мы отвлеклись, душа моя, итак, письмо:
"Прилетайте, соскучился, Ангел мой".
А росчерк получится сам собой, как и все получилось само.
И уж если по росчерку на краю листа
не разобрать, что в халдеях моих тьма -
и в черной халдее тьма, и в белой халдее И не видать ни черта -
вина мне налей, и выпей со мной сама.
Иерусалим, 1978.
* * *
Пес к ней приблизился руки лизать смирный -
белые она подставила руки.
Посередине площади пили мы вермут -
это к разлуке - я говорил - это к разлуке
Она повторяла: "К разлуке, и непремешк
Да вы и все понимаете сами".
Но не пошли ей за это судьбы надменной
Хотя и это наверное благо. Амен.
И говорю: "В Мертвом море есть мертвы броды
Перейдя, и заказывают эту отраву.
И само море разносит мертвую воду,
настоенную по рецептам Варравы."
"Что ж, будем пить и веселиться будем," - дама сказала -
"а если уж с джином - то жизнь эта точно к хамсину".
Псы собрались на площади перед вокзалом -
все как один, как я понял, оближут ей руки.
Жестоко, что дама приснилась в белом и немолодая.
Очередь псов собирается с нами выпить за верность.
Что сейчас будет - я угадаю:
Будет хамсин по пути к Inferno.
Часов пробивается стебель в петлице вокзала.
Что ж, кавалеру и точное время разлуки - благо, знаете сами.
"То есть - мы расстаемся, - она сказала, -
и, пожалуйста, вермута даме".
Что теперь делать с пьяною - не представимо.
Агнец пусть ей приснится, и будем гулять
попарно перед вокзалом "Inferno",
где в проходящих мимо
небо шипит на плевки потолком пекарни.
И кавалеры все разумеют на идиш, как в Польше -
вот где уж точно не буду по крайней мере.
Я и вообще никогда наверное больше не буду,
кроме тех мест, где возит автобус на Мертвое море.
Да, мы погружаясь в Inferno, лишь возвращаемся аду.
Дамы, наверно, желают, чтобы случилось
но Мертвое море колышет мерно мертвую
(Скверно, но я отсюда уже никогда не уеду)
И будем пить вермут и можжевеловку с запахом северной жизни.
Дама сказала, что больше не в силах и хочет сына.
Ах, если верность имеет значение в джине -
будем считать, что верен рецепт хамсина.
Ну а теперь о любви, о любви коварной,
ну а пожалуй лучше за самый вермут.
ну а теперь, когда мы подошли к Inferno,
выпьем за пса, и будем вести себя смирно.
(Беэр-Шева, 1977)
из двух книг (1972-1974)
(печатается по журналу "Эхо" 1979 № 4)
Мертвые не навалены кучей
а в ручьях разговоры ведут
их осталось немного
но не застить сверкающих глаз
башмаки перепачкав
а прыгнуть
все быстрее летя
над болтливой без умолку пашней
что совершилось в ночи
эхо не знает, молчи:
будем ходить по земле
кто на флейте играя
а кто собирая на хлеб
по ночам совершая набеги
на бедную землю
все мы ловили
набитых песком насекомых
все мы, как спелые груши,
лопнули вдоль по дороге,
всем нам в раскрашенных домиках
шили мешки вместо фраков,
всем нам зубы ломило
от поздних мороженых яблок,
все мы уплыли куда-то
по мимо шмыгнувшей реке.
в них,
оставленных бороздах,
начнется праздная жизнь
землеройства,
ибо только слепые снедаемы
в серых горах.
Здесь пора беспечальная,
так одинаковы норы,
что одиночеству
незачем нас различать.
* * *
Там, где теряются воспоминания,
я хотел бы построить себе дом
и посмотреть, насколько глубока вселенная,
есть ли еще места, откуда ничего не видно.
Но там, где теряются воспоминания,
можно различить снежные горы
с большими деревьями
и протоптанными дорогами,
можно различить заборы и мосты,
плававшие по широкой реке,
особенно мосты,
переполненные одичавшим народом,
этими мастерами безбрежной жизни,
растерянными по широкой реке.
(из ПУНКТИРНОЙ композиции)
2. И над землею
нет земли,
и в подземелье
нет земли,
и лягу в землю
нет земли;
6. Все так.
до свиданья.
навсегда.
нам сюда.
нам туда;
7. мало
стало
вдали:
ничего.
ни меня,
ни его;
10. Где-то здесь,
или нет,
кто-то есть,
или нет,
кто-то ездит
во сне,
или я,
или все;
28. Улица
длинная,
как ухо
ослиное.
шел
и слушал,
все дальше,
все глуше;
30. Совы
да кобылы,
коровы
да могилы,
да мокрые
палки,
да кривые
галки;
47. Все во мне:
и дорога
в тишине,
и орел
далекий,
и столР
кособокий;
48. А мы живы
глубоко,
а мы сшиты
широко,
только все
потеряно,
а говорить
не ведено;
54. По земле
колеса,
по зиме
сани,
с конями
на износе,
безвестными
лесами;
69. Это не рыба -
с хвостом
квапратным,
с адресом
обратным;
76. Сейчас посыпятся
куски жизни,
за ними - песок,
за песком -
Океан,
77. Снег на мне.
Бог с тобой.
Нет меня.
ЧЕЛОВЕК ПРЕКРАСНЫЙ.
ПРЕКРАСНЫЙ ЧТОБЫ ПЕТЬ
(печатается по журналу "Эхо" 1979 № 4)
1. Один прекрасный человек
прекрасный чтобы петь
Засунул в рот весь свой кулак
и пробует свистеть
2. Второй прекрасный человек
прекрасный как кино
В меланхолическом тепле
глотает домино
3. Его приятель - человек
прекрасный чтобы жить
На шею тросик наложил
и хочет прыгнуть вниз
4. Их друг - прекрасный человек
прекрасный чтоб стоять
Всю жизнь на корточках провел
запор его согнул
5. Другой прекрасный человек
прекрасный как другой
Рисует небо под землей
стоит на голове
6. Шестой прекрасный человек
прекрасный как Шестов
Читает книгу по траве
катаясь на вело
7. Седьмой прекрасный человек
прекрасный как дурман
Поехал зайчиков ловить
хотя нигде их нет
8. Восьмой прекрасный человек
прекрасный как пальто
Качает маятник часов,
боится опоздать
9. Его прекрасный человек
прекрасный как слуга
Целует девушек впотьмах
вставным зубом скрипя
10. Еще прекрасный человек
прекрасный как десятый
Он руки крестит на груди
он бонапарт не гвоздь
11. Другой прекрасный человек
прекрасный как ковер
Он рот открыл и ловит пчел
он пчелок любит есть
12. Еще прекрасный человек
прекрасный как Христос
Он руки в стороны развел
он гимнастер небось
13. Иной прекрасный человек
прекрасный как Жена
В руках цветы всегда несет
он запах любит их
14. Потом прекрасный человек
прекрасный как смычок
На крыше танцем веселит
народ ему хлопок
15. Его прекрасный человек
прекрасный как вагон
Разводит рыбок на столе
он в брызгах мокрый он
16.3атем прекрасный человек
прекрасный как словарь
Нашел калошу во дворе
и в брюки запихал
17. И тут прекрасный человек
прекрасный как писатель
Он перед зеркалом лежит
и ножница в руке
18. Здесь есть прекрасный человек
прекрасный чтоб любить
Он женщин избегает
купил он телевизор
19. Другой прекрасный человек
прекрасный как чахотка
Ему осталось мало лет
он ходит на работу
20. Еще прекрасный человек
прекрасный как красивый
Он в цирке выступает
идут его смотреть
21. Еще прекрасный человек
прекрасный чтоб ученый
Он клеит провода к руке
щекотно той руке
22. Бывал прекрасный человек
прекрасный как стекло
Блестящие озера
глаза его жены
23. И вот прекрасный человек
прекрасный как тюрьма
Вслух он сказал что он такой
какой-то не такой он
24. Прекрасный человек
прекрасный чтоб в салат
Пугает маленьких детей
прыщав его халат
25. Еще прекрасный человек
прекрасный чересчур
Залез он в фортепьяно
боится он мышей
Здесь бронтозавры
бронтозавтракали.
Была земля,
Была планета - земля.
Через вулканы
шагали чудо-великаны.
Сверкающий гигант сверх-робот
отклинив страх, отбросив робость
Инопланетные объекты
сжимают на земле объедки
Века готовы были ползать
лишь для лабораторной пользы
И на каждый вечек в звёздном вече
тот скромен был кто был отвечен.
(1979)